Интерес к истории и к личности в истории

Интерес к истории и к личности в истории — разве они противоречат друг другу? Только тогда, когда одно выдают за другое. А в случае документального и художественного скрупулезного интереса к тому, где же история воплотилась в личность и где личность обернулась в будущих свершениях нашей сегодняшней историей, — тут нет никакой путаницы. Два объекта наблюдения с особым интересом к их взаимному влиянию друг на друга.

Отсюда, наверное, подчеркнутая неторопливость, с какой повествование касается реальных примет давней жизни в этих стенах, за этим столом, у этих ступеней внутренней лестницы, вокруг этих шахматных фигур.

Уже и то было бы достойной задачей, если б будущий биографический цикл о Ленине провел телезрителя по всем памятным местам его жизни, собрал воедино все, что уцелело с тех пор. Но создатели «Симбирской трилогии» метят выше: музейные экспонаты для них только основа для художественной работы мысли, игры догадок и ассоциаций, игры ума. Смотреть фильмы, сериалы онлайн бесплатно на сайте http://vkinoshke.com
 
Музейные своды фиксировались, по-видимому, не только сами по себе, но и в копиях, в дублях, выстроенных при полном тщании в съемочном павильоне. Должно быть, приходилось изготовлять предельно иллюзорные копии стола, стула, обоев, тех же шахматных фигур... Иначе не понять, не объяснить, каким образом — на жесте, на полушаге, на повороте камеры — актер из реального интерьера переходит — переносится в некое запредельное пространство. Только что вся семья сидела вокруг самовара, и нас не смущало, что родители и дети изображаются вне своего реального образа, именно что «в предлагаемых обстоятельствах». Но в следующую секунду каждый из них может из созданного жизнеподобного пространства выскользнуть как бы в «зазеркалье» — так, оторвавшись от текста книги, делают важные заметки на полях.

Сегодняшние фантастические повести привычно пользуются понятием квазипространства или гиперпространства, включающего в себя некий нулевой момент — тогда Земля, Марс и какая-нибудь затерянная планета в созвездии Альфа-Центавра оказываются связанными напрямую, будто это рядом расположенные миры, будто близкие, легко друг в друга переходящие времена. Понятно, почему в аналогичном средстве для развертывания своих мыслей нуждаются создатели «Симбирской трилогии»: они тоже сопрягают времена, легко, в мгновение ока перепрыгивают через полвека и полконтинента... Без рабочих кулис, накрепко соединяющих далеко разнесенные города и годы, тут не обойтись.

В них, в этих эпизодах, примечателен ровный сине-черный цвет никак натурально не объясненного задника. Оператор Александр Беркович, в других кадрах дорожащий — с его опытом документалиста — натуральностью приемов, здесь лепит фигуры, лица исполнителей романтически подчеркнутой светотенью, резкими лучами, откровенными, как свет софитов на авансцене. «Условность», «условность», «еще раз условность» повторяет нам экран, может быть, с чрезмерной старательностью, боясь не учесть инерцию восприятия не очень искушенного зрителя. В этом фильме, по-академически солидном и медлительном, вообще стараются не эффектничать. Дерзости монтажных стыков, импульсивному, бодрящему ритму раз и навсегда предпочли возможность быть лучше и шире понятыми, с десятикратным запасом прочности по этой части. Мы уже уловили принцип представительства, уже разобрались, кто есть кто, но нам педантично и старательно, прежде чем показать Ю. Богатырева, снова предложат уже запомнившийся портрет Ильи Николаевича, а, крупному плану Л. Чурсиной обязательно предпошлют изображение Марии Александровны в овальной рамке... Медленнее, но вернее. Без виртуозничания, но с обеспеченной точностью попадания в цель.